В вестибюле Гордон и Патриция предъявили свои документы и были переданы охраннику, который сопровождал их до передней миссис Уэбстер, где они еще раз были подвергнуты проверке. Служанка, похожая на уроженку Аравии (как оно и было на самом деле), провела их в комнату для спиритических сеансов. Там, к удивлению Карфакса, не было никаких мистических атрибутов, которые, как ему казалось, свойственны всем подобным помещениям. Это была большая, ярко освещенная комната, почти пустая, со светло-желтыми стенами, покрытыми росписями, очень похожими на подлинники Казетти (какими они и являлись). Несколько картин были представлены Матиссом и Ренуаром, предположительно, оригиналами (и были ими). Мебель была, выполнена в хрупком неокритском стиле, ставшем столь популярным. В комнату вело несколько дверей.

Миссис Уэбстер своей хрупкостью удивительно гармонировала с мебелью. Она поднялась с веретенообразного диванчика и, улыбаясь, пошла навстречу гостям, протягивая вперед руки. На вид ей было около пятидесяти лет. Рост ее вряд ли превышал 150 см, руки и ноги были тонкими, а грудь и задница — мощными, что вызывало невольное восхищение Карфакса. На овальном лице с высокими скулами сияли огромные глаза. Волосы, черные и длинные, свободно сбегали по плечам и спине. На ней не было никаких украшений, кроме маленького золотого кольца с лазурным камешком (каким точно, Карфаксу не удалось определить). Когда он взял ее руку, то увидел, что выполнено оно в форме змеи.

Голос миссис Уэбстер, весьма сильный, резко дисгармонировал с ее хрупким сложением.

— Пожалуйста, садитесь. Остальные прибудут через несколько минут. Курите, если хотите. Могу предложить сигареты из Кении. И прошу прощения — мне нужно переодеться в рабочее одеяние.

Переодевание затянулось надолго. Патриция за это время выкурила несколько крепких кенийских сигарет. Гордон расхаживал по комнате, то и дело поглядывая на океан из высокого широкого окна. Заметив проводки, идущие от стены к подоконнику, он поднял брови — электрическая поляризация оконных стекол была довольно дорогим удовольствием.

Наконец в комнату вошла служанка, одетая теперь в свободно свисающие белые одежды, что еще больше подчеркивало ее арабское происхождение. За ней следовали три женщины и трое мужчин разного возраста, очень хорошо одетые. Одна из женщин, блондинка лет двадцати, была даже слишком хорошо одета, отметил Карфакс. Наряд ее составляли юбка колоколом, доходившая до пола, и парчовый жакет, который наиболее смелые девушки из больших городов надевали в честь своего недавно умершего кумира — певицы Кибелы Фидестес (урожденной Люси Шварц). Полоску из дымчатой ткани, которой обычно прикрывали груди на улице, она сбросила, и Карфакс изумленно задумался над тем, как можно рассчитывать, что ум его будет занят чисто духовными материями, в то время как взгляду будет представать столь великолепная плоть? Или, может быть, это сделано с тонким расчетом? Вряд ли клиент, увлеченный столь восхитительным зрелищем, будет в состоянии поймать медиума на мошенничестве.

При появлении девушки Карфакс заметил, что глаза Патриции зловеще сузились. Она перевела взгляд с блондинки на него, но он только ухмыльнулся и подмигнул ей.

Миссис Уэбстер пояснила ранее по телефону, что гости эти будут приглашены исключительно с целью создания должной психической атмосферы и ускорения общения. Карфакс предположил, что, по сути, они являются ее служащими и получают свою долю из весьма высоких гонораров миссис Уэбстер. Это были: профессор-психиатр, программист ЭВМ, отставной флотский офицер, жена профессионального живописца, секретарша финского консульства в Лос-Анджелесе. Блондинку звали Глориана Чегети, работала она в конторе социального страхования в Шерман-Оуксе (но, разумеется, подумал Карфакс, не в этой одежде).

Разговаривая с Гордоном, Глориана почти касалась его обнаженной грудью.

— Мне казалось, что у вас сломана нога, м-р Карфакс, — произнесла она нежным голоском.

— Да, была, да и сейчас сломана, мисс Чегети, — ответил он. — Но шину сняли на следующий же день после того, как наложили. Разлом был скреплен эпоксидным клеем. То же самое сделали и с моими ребрами. Я могу, по крайней мере теоретически, без особого труда пробежать стометровку. На самом же деле мои мышцы чертовски болят, и, если случайная судорога исказит мое лицо, то вызвана она будет этой болью. А может быть, и моим восторгом перед вами, — галантно добавил он.

Мисс Чегети рассмеялась. Патриция стиснула губы и отвернулась.

— Я читала о применении эпоксидных смол в таких случаях на востоке, но не знала, что теперь это практикуется у нас, — прощебетала девушка.

— Я — один из первых, кто прошел подобный курс лечения.

Тут одна из дверей открылась, и в комнату вошла миссис Уэбстер. Все притихли. Карфакс испытал очередное потрясение: под белым прозрачным хитоном на ней ничего не было одето. Груди были на вид такими твердыми, что казались ненастоящими. Видимо, накачены большой дозой клинита, догадался Карфакс. Это что же? Еще одно средство отвлечения внимания клиента? Если это так, то она преуспела в этом.

— Рассаживайтесь, пожалуйста, — пригласила миссис Уэбстер, указывая на большой круглый стол из черного дерева, столешница которого была выложена яркими фигурами рыб, дельфинов и осьминогов.

Все, кроме мисс Чегети, прошли к столу. Миссис Уэбстер нажала на кнопку в нижней части одной из стен. Свет из окна потускнел. К тому времени, когда Глориана заняла свое место, окно превратилось в темно-красный прямоугольник с голубым солнцем в центре. Комнату залил красноватый свет. Мисс Чегети, сидящая напротив Карфакса, превратилась в темно-голубую статую с черными сосками. Он взглянул на Патрицию и увидел синее приведение. Его собственные руки тоже стали синими.

Кондиционер понизил температуру в комнате по меньшей мере градусов на пять. Карфакс неожиданно начал дрожать. Миссис Уэбстер, сидящая справа от него, взяла его руку в свою маленькую холодную ладонь и сказала:

— Все образуют живую цепь.

Карфакс протянул вторую руку миссис Эпплгард, жене художника. Она была немного теплее руки миссис Уэбстер.

— Это делается для того, чтобы между нами возник поток жизненной субстанции, — пояснила она. — Мы будем просто сидеть, погрузившись в размышления о чем угодно, и чувствовать перетекание жизненной силы. Думать желательно о чем-нибудь хорошем, теплом. Я предлагаю вам поразмышлять о любви, поскольку, как показывает практика, это более всего способствует успеху.

Думать о любви оказалось совсем нетрудно, особенно принимая во внимание мисс Чегети. Когда она двигалась, становилось ясно, что ее великолепные формы не нуждались в накачке их какой-нибудь синтетической дрянью. Он заинтересовался, о чем думает Патриция. Если она тоже наблюдает за Чегети, то ей не до мыслей о любви.

Все это казалось довольно странной прелюдией к общению с душами умерших. Но некоторые психологи утверждали, что в умах многих американцев секс и смерть довольно тесно связаны между собой. Это было, как им казалось, обратной и лицевой сторонами монеты, то есть психики.

— Ощущайте ток, — проникновенно говорила миссис Уэбстер. — Чувствуйте, как он течет от одного к другому, как снова и снова протекает по всем присутствующим, становясь с каждым циклом все сильнее…

Неожиданно Карфакс ощутил легкое покалывание в том месте, где его кожа соприкасалась с кожей миссис Уэбстер. Еще через несколько секунд вторую руку тоже начало пощипывать. Кто-то шевельнулся, мелькнула крохотная голубая искорка. Патриция тихо ойкнула.

Карфакс поразился. А не подключены ли они на самом деле к какому-нибудь электрическому генератору? Скорее всего, это было не так, поскольку тонкая столешница и изящные ножки стола не могли скрыть ничего, что превосходило бы размерами крохотную батарейку. Разумеется, внутри дерева могли быть скрыты провода, идущие к источнику под полом. Тонкая полоска проводящего металла могла быть спрятана под столешницей и соприкасаться с голыми животами Чегети или миссис Уэбстер. С другой стороны, проскочившая искра, скорее всего, была обусловлена статическим электричеством.